Жизнь ни за что. Книга вторая - Алексей Сухих

Советским людям, верившим в идеи социализма, было просто до остервенения противно жить по двойным стандартам, и они искали правдивую информацию. Солженицын был искренним патриотом России. Но к нему не прислушались коммунистические вожди. Не прислушались и пришедшие на смену им. И непонятно было уже что, то ли вожди просто индюки, то ли давно управляются тайным мировым правительством, о котором стали говорить много и открыто на стыке тысячалетий. Западу надо было развалить Союз. И Запад бросил Россию в бездну. Сейчас Россия сама опустилась на уровень стран третьего мира и то, что с ней ещё разговаривают, то только затем, чтобы выдавить из России остатки ядерного оружия. Чтобы не опасаться даже одной бомбы с нашей территории в их сторону. А добьют ядерную составляющую, и страну начнут оккупировать по частям.

1973 год. Израиль провёл очередную войну с арабами и объявил Иерусалим вечной столицей Израиля

1973 год. На экраны страны вышел первый многосерийный советский фильм режиссёра Татьяны Лиозновой, по новым понятиям «мыльная опера», под названием «Семнадцать мгновений весны» по одноимённому роману Юлиана Семёнова.41 Фильм сделан добротно, убедительно. Л И. Брежнев так полюбил киношного разведчика, что хотел наградить его звездой героя. И всё же это опера, так как всё придумано. Если бы такие разведчики у нас были, то победа бы далась значительно быстрее с меньшими потерями. Таких суперменов не было в советской разведке, не могло быть. И они не могли вырасти в таких суперменов, так как заваливались своей же системой руководства тайной разведкой. По словам полковника Абеля: «Советский разведчик проваливается не потому, что его раскрывают противники. Его проваливает глупость центра, аппаратные интриги и безнравственные идиотические коллеги. Никто против нас с таким рвением не выступал, как мы сами…»42 А этот человек знал предмет, о котором говорил.

В нынешней России мыльные оперы лепят одну за другой про ментов – суперменов и агентов национальной безопасности, кристально непорочных, живота не щадящих. Такие супермены выступают на экране, что одним глазом видят насквозь через три стены. И ни одного слова правды и никакого доверия. Потому что на самом деле эти герои «крышуют» над ворами, над наркобаронами или способствуют рейдерам, сами преступают закон. Всё делают, лишь бы обогатиться. И эти «герои» попадаются на своих преступлениях один за другими в одиночку, и группами. И ведомство не может скрыть это от СМИ, несмотря на всё старание отмазать «своих». Выражение «оборотни в погонах» стало нарицательным именем сотрудников МВД первого десятилетия ХХ1 века.

А «Семнадцать мгновений», фильм добротный. И он ежегодно занимает своё телевизионное место в телевидение к дням Победы, и смотрится как лучший фильм социального капитализма. «Реформаторам и демократам» так называемым, разрушившим великую страну, нечем привлечь обездоленный народ в бесперспективной стране. Оттого и празднуют, ежегодно увеличивая расходы, день Победы. И крутят советские военные фильмы, пытаясь вызвать к жизни патриотизм, но вызывают только ностальгию у людей социализма по ушедшему времени и надёжной жизни.

Курмышов Михаил выпустил в это же время свою первую тоненькую книжку стихов, на двадцать пять страниц, и гулял по этому поводу целую неделю. С лоджии квартиры Сугробина были видны два окна в квартире Курмышова. Мишка сидел дома, выходя только в ближайший магазин. Перед своим эпохальным событием он сорвал неплохой куш на халтурке и тратил, угощая всех его поздравлявших. Сугробин, возвращался обычно к восьми, выходил на лоджию и смотрел на окна дома, находившегося в полукилометре от него. И шёл на огонёк. И к Курмышову, как «на голос невидимой пэри, шёл воин, купец и пастух»43, шёл заблудший поэт, прозаик, инженер и художник. Все были не против повеселится, а денег всегда ни у кого не хватало. И шли туда, где у хозяев была причина потратиться. Среди гостей появлялись Сугробин и Макс с Татьяной. Татьяна давно дружила, с Метелиной.

– Вот видишь, Лёня, лёд тронулся. Сделаю ещё книгу, вступлю в «союз» и перейду в профессионалы. А там Алина подтянется. – Михаил вынул из стопки книжечку и подписал – «Леониду Сугробину с верой в будущее»

В дверь заколотили. Вошла румяная с мороза Алина во главе шумной компании из Лопуховой, Адрианова, Кумакшева и четы Арсениных. У всех в руках были кульки, пакеты. Дмитрий Арсенин держал в руках небольшую картину.

– Поздравляем этот дом с рождением поэта, – хором пропели гости, и стали обниматься с Курмышовым.

– Ставьте всё на стол и быстренько разбирайтесь, – командовала Алина.

– Не смотрите на толщину этой книги, – говорил Адрианов, держа в левой руке книгу Михаила, а в правой бокал. – Сами знаете, с каким скрипом выходят наши книги. Людям есть, что представить на суд читателя, а им приходится читать стихи друзьям по таким вот застольям. Там, у «загнивающих»44, книгу напечатать может любой, были бы деньги на издание. Но мы не стремимся «туда», и я искренне поздравляю талантливого коллегу.

– Поздравляем, Мишенька! – потянулись чокаться с Курмышовым гости. – Начало положено. Читатели и критики скажут свои слова. Но путь открыт.

Арсенин подарил Мишке пейзаж и сказал, что следующую книгу возьмёт иллюстрировать.

Курмышова заставили прочитать парочку стихов из книги, поаплодировали и принялись хвалить Алину, которая поставила на стол большой горшок из литого алюминия с тушенкой по-домашнему.

– За картошкой и нищие выпивают, – сказал Сугробин, наполняя бокалы водкой.

– Чьи слова? Запиши мне на память, – попросила Лигия Лопухова.

– Слова эти, Лигия Петровна, моего отца, Ивана Макаровича. Записывать не буду, а напомню при случае, – сказал Сугробин и стукнулся с ней бокалам.

Пьянка не рыбалка. Она дни жизни сокращает вдвое стремительней обычного. Но вино подано людям создателем.

После суда над Воскобойником, на котором судья обозвал Макса «сукиным сыном», а Алёне в иске отказал, посоветовав её родителям погладить розгами нежные места у дочки, Сугробин спросил у Татьяны:

– Какого беса ты заставляешь своего мужика врать всему свету. Прогнала бы его и делу конец.

Таня, крупная симпатичная женщина, у которой Макс безмятежно жил примаком в квартире тёщи, грустно посмотрела на него.

– Не могу, Лёня. Люблю я его.

– Ничего хорошего не будет. Он уйдёт, когда окрепнет в уверенности, что ты не наложишь на себя руки.

– Я знаю, но не могу.

– И что прикажешь делать? Улыбаться и дружить. Такие мужики не по мне. И чего Алёна пошла на это. На что надеялась. Дуры вы, и всё.

– Да, дуры. Но будем улыбаться, и дружить, как будто и на самом деле, всё так, как в суде.

– С Метелиной, Курмышовым и Сугробиным вино пить! Лучше бы взяли малыша из детдома, раз у самих не получается, и занялись бы воспитанием человека.

– Не всё просто. Вот ты разошёлся, чтобы тоже с Метелиной и Курмышовым вино пить.

– Моя жена не хотела детей. Бог позволил нам разойтись без обид. И теперь моя судьба в руках неба.

– Я и о себе так думаю, – сказала Татьяна.

ХII

1974 год. Бульдозерная выставка в Москве. Так выставка названа потому, что художники в Москве не найдя понимания у чиновников от искусства и, не имея других возможностей показать свои творения, выставили картины на пустыре. Индюки снова не нашли другого решения, и пригнали для расчистки пустыря от самовольной выставки бульдозеры. Запад долго щерился по этому поводу. А Советский Союз терял престиж в глазах творческой элиты запада, да и своей тоже

1974 год. Умерла Фурцева Екатерина Алексеевна, первая женщина в советском правительстве. Министр культуры СССР. Как могла, поддерживала азербайджанца Муслима Магомаева, который был ею охраняем от мелких и крупных невзгод. В конце своей службы привлекалась за расходование государственных средств в личных целях. (А кто из министров не расходовал?)

1974 г. 2 октября. Умер Шукшин Василий Макарович.

Было какое-то совершенно сумбурное время в трудовых отношениях человека и государственного предприятия. Других предприятий при социализме просто не было. Даже колхоз, по сути, являлся государственным предприятием, несмотря на статус коллективного хозяйства. Существовали законы о труде, времени, переработках и компенсациях. Ничего это в НИИ Сугробина не соблюдалось. Просто невозможно было соблюсти закон, чтобы выполнить работы в назначенные сроки. Законом был заложенный кем-то вверху срок окончания запланированных работ. Он и выполнялся любыми средствами. Работали сутками. Задержка до полуночи была нормальным явлением. Профсоюз не вмешивался. Начальники лабораторий и отделов ставили крестики в неучтённые табели. Крестики стремительно росли. А когда авралы кончались, начальники отделов и лабораторий рассчитывались с работниками отгулами в удобное для работников время. Отгуливали и сами, так как мелкий начальник как командир взвода, кашу ест с солдатами из одного котелка. У Сугробина ежегодно в дополнение к законному отпуску набирался месяц – полтора отгульных дней. Обычно он брал две недели сразу и путёвку в дом отдыха за семь рублей и двадцать копеек. А остальные дни отгуливал по необходимости. Это его устраивало больше, чем официальные приказы на отгулы за работу в выходные дни. В один из таких отгульных дней, когда Леониду взгрустнулось, он зашёл к Курмышову, и они с ним выехали в центр проветрить мозги. Сначала зашли к Метелиной, которая стационарно подрабатывала в редакции многотиражки и уезжала на работу к восьми. Нового у Алины они ничего не обнаружили и двинулись дальше. Кумакшева в редакции не было. Отдел культуры в «вечёрке», которым заведовала Лопухова, был закрыт совсем.